Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР - Алексей Конаков

в решете», где Михайлова/Кулагина именуется не иначе как «аферисткой», которая «преуспела на таинственном поприще околпачивания лиц, увлекающихся парапсихологией»[775]. Через месяц в «Литературной газете» публикуются отрицательные результаты проверки «телепатических мостов» Николаева и Каменского, проведенной комиссией под руководством доктора физико-математических наук Валентина Турчина; сообщается, что «в опытах нарушались определенные методические требования, протоколы были оформлены с грубыми нарушениями установленных для любого эксперимента правил, результаты невозможно было истолковать однозначно»[776]. Помимо этого, по инициативе проверяющих и при строгом контроле Николаеву и Каменскому устраивают еще один «телепатический мост», «Москва – Керчь», который полностью проваливается: «Вместо юбилейного металлического рубля Николаев принял “модель катера”, вместо шарикоподшипника – ногу пластмассовой куклы»; «Эффект телепатии не обнаружен», – резюмирует «Литературная газета»[777]. В конце 1968 года в журнале «Нева» парапсихологию громит писатель Владимир Львов – достается и Розе Кулешовой, и Нинели Кулагиной, и Николаеву с Каменским, и Наумову с Колодным[778]; в той же «Неве» в 1969-м бьет тревогу доктор медицинских наук, нарколог Анатолий Портнов: «Охрана народного здоровья, я имею сейчас в виду психическое здоровье советских людей, требует решительной борьбы с пропагандой телепатического и прочих мифов»[779]. Чуть позже еще одна комиссия во главе с членом-корреспондентом АН СССР, физиологом Леонидом Ворониным начинает в очередной раз перепроверять кожно-оптические способности Кулешовой и приходит к выводу, что «во всех опытах, в которых глазное зрение надежно исключалось, Р. Кулешова не проявила необычных способностей»[780]. Своеобразный итог летом 1970 года подводит выступление президента АМН СССР Владимира Тимакова, прямо указывающего, что любители парапсихологии не должны создавать ажиотажа в публичной сфере: «Административно запрещать заниматься парапсихологией едва ли есть смысл. Но призывать к изучению телепатии и кожного зрения – все равно что заманивать золотоискателей россказнями о якобы найденных сокровищах там, где на самом деле ничего обнаружено не было»[781]. В том же году, вероятно, с целью объяснить публике, что «экстрасенсорное восприятие – бессмыслица», в СССР публикуется перевод книги британского психолога Чарльза Хэнзела «Парапсихология», в которой все задокументированные случаи телепатии и телекинеза объясняются неверной организацией экспериментов или намеренным мошенничеством[782].

Таким образом, если в 1960 году государство выделяло деньги на изучение телепатии, то в 1966 году закрыта единственная лаборатория, официально исследовавшая мысленное внушение на расстоянии, а к 1970 году разгромлены даже любители, собравшиеся в Секции биоинформации. Итогом становится постепенный уход советских парапсихологов в особое «вненаходимое пространство», которое можно было бы назвать «НИИ-андеграундом»: целый ряд лабораторий при научно-исследовательских институтах (НИИ), сотрудники которых официально заняты совсем другой деятельностью, но при этом отлично умеют удовлетворять личное «парапсихологическое любопытство» за государственный счет.

Недра этого парапсихологического НИИ-андеграунда очень разнообразны.

В НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР с 1967 года существует Лаборатория эвристики, которой руководит доктор педагогических наук Вениамин Пушкин. Изначально пытавшийся объединить кибернетику с психологией и постичь общие законы творчества[783], в начале семидесятых Пушкин увлекся исследованиями телепатии и принялся экспериментально проверять гипотезу американского полиграфолога Клива Бакстера о том, что растения могут реагировать на гибель живых существ[784]. В опытах Пушкина были задействованы цветок с подключенным к нему электроэнцефалографом и погруженный в гипноз доброволец, которому внушали, что он является этим цветком. Доброволец испытывал различные чувства под действием гипноза (радость, страх и т. п.), и это якобы влияло на форму электрического сигнала, снимаемого с цветка[785]. Потенциально сенсационные результаты, подтверждавшие мысль о том, что «растения могли бы использоваться в качестве свидетелей преступлений»[786], не афишировались, однако о них знали все интересующиеся. Эдуард Лимонов писал в 1976 году: «Еще в Москве поэт Сапгир рассказывал мне, что растения тоже очень страдают, что, когда в комнату к растению вошел человек, убивший накануне в присутствии этого растения другое родственное ему растение, специальные индикаторы отметили ужас»[787]. Ближайшим соратником Пушкина являлся доктор биологических наук Александр Дубров, в Институте общей генетики АН СССР изучавший влияние на растения ультрафиолетовой радиации и геомагнитного поля, а в 1972 году выдвинувший гипотезу биогравитации. Рассуждения Дуброва опирались на известную теорию индуцированной гравитации, разработанную академиком Сахаровым и утверждавшую, что «гравитационного поля как самостоятельного, отдельного взаимодействия, не существует вовсе, это “всего лишь” натяжения вакуума всех остальных квантованных полей»[788]. На это «натяжение вакуума», полагает Дубров, можно влиять силой мысли – создавая тяготение, под действием которого, например, будут передвигаться предметы[789]. Гипотеза биогравитации помогает объяснить телекинез Кулагиной, а также популярные на Западе сеансы Ури Геллера, в ходе которых артист силой мысли сгибает ложки. И именно из-за Кулагиной расходятся пути Эдуарда Наумова и Ипполита Когана; первый всецело увлечен телекинезом, тогда как второй отказывается воспринимать всерьез перемещение предметов силой мысли и предпочитает сосредоточиться на академических исследованиях телепатии[790]. В результате в 1967 году Наумов оставляет Секцию биоинформации и создает при Центральном правлении НТО Приборпрома Секцию технической парапсихологии и биоинтроскопии, главой которой избран Геннадий Сергеев[791]. Сергеев продолжает изучать дар Нинели Кулагиной и, кроме того, находит еще одного человека, владеющего телекинезом, – режиссера Бориса Ермолаева. В этой же Секции проводятся семинары по биофизическому эффекту, которые организует кандидат геолого-минералогических наук Николай Сочеванов. Биофизическим эффектом называется древняя практика нахождения подземных вод с помощью лозы[792]; Сочеванов заменяет лозу подвижной металлической рамкой и применяет ее для поиска полезных ископаемых[793]. Как рассказывает он сам, залежи минералов успешно обнаруживаются – хотя природа эффекта неясна (среди гипотез – влияние магнитного поля Земли, наведенные в «рамке» токи, та же «биогравитация» Дуброва[794]); исследователи пытаются «строить графики кривых интенсивности по различным профилям земной поверхности, устанавливать точки максимума аномалии, оценивать результаты повторных маршрутов одного оператора и показания разных операторов, сопоставлять графики для различного времени года и суток, условий погоды»[795] и активно спорят о том, какой формы должна быть рамка[796]. Тогда же на кафедре физиологической кибернетики ЛГУ под руководством Павла Гуляева собирают специальный прибор, позволяющий получать особые «электроаураграммы» живых организмов[797], Михаил Смирнов исследует телепатию и влияние на мозг псилоцибинов в Отделении технической парапсихологии при Всесоюзном заочном машиностроительном институте[798], Геннадий Плеханов в Лаборатории бионики Томского государственного института увлечен вопросами «восприятия человеком неощущаемых сигналов»[799]. В Лаборатории биоинформации, созданной в 1968 году при Секции биоинформации, Ипполит Коган работает с художницей Людмилой Корабельниковой, умеющей угадывать «карты Зенера» (карты с изображениями звезды, креста, круга, квадрата и волнистых линий)[800], Варвара Иванова занимается тайнами «автоматического письма» («психографии»), а Лариса